Прошло много-много времени, но было еще темно и по палубе стучал дождь, когда Танжер повернулась на бок и зарылась лицом в ямку на его плече, положив руку ему между бедер. Полусонный, он чувствовал, как прижималось к нему обнаженное тело, чувствовал горячую руку там, где была плоть его, отдавшая все, что могла, еще влажная, еще пахнувшая ею.

Они оказались единым целым, словно всю предыдущую жизнь каждый из них только и делал, что искал другого. Как хорошо чувствовать, что тебя хотят, а не только терпят, думал Кой. Как прекрасно было это внезапное, инстинктивное единение, и не нужны были слова, предваряющие то, что и так неизбежно.

Оба прошли свою часть пути навстречу, и никакого ложного стыда. Угадывание призывного «иди ко мне», вслух не произнесенного; это страдание закрытости, тесноты, невыявленности, его естественность, которая этой ночью походила на жестокость – тут оба были равны, им не нужны были предлоги и оправдания. Никаких счетов, недоразумений, условий. Прекрасно, что в конце концов все произошло так, как и должно было произойти.

– Если со мной что-нибудь случится, – внезапно сказала она, – не дай мне умереть в одиночестве.

Она не шевелилась, глаза были устремлены в темноту. Почему-то шум дождя вдруг показался отвратительным. Его счастливую сонливость как рукой сняло, все снова стало горько-сладким. Он чувствовал ее дыхание на своем плече – редкое и горячее.

– Не говори об этом, – шепотом попросил он.

Она тряхнула головой и очень серьезно сказала:

– Я боюсь умереть в темноте и одиночестве.

– Этого и не будет.

– Только так и бывает.

Недвижная рука лежала между его бедрами, лицом она уткнулась ему в плечо, и когда она шептала, губы ее касались его кожи. Ему стало холодно. Ом повернул голову, зарылся лицом в ее мокрые волосы.

Лица ее он не видел, но знал, что сейчас оно такое же, как на фотографии в рамочке. Теперь он был уверен, что у всех женщин когда-то да бывает такое лицо.

– Ты жива, – сказал он. – Я чувствую, как бьется твое сердце. У тебя есть тело, по жилам бежит кровь.

Ты красивая, ты живая.

– Настанет день, и меня здесь не будет.

– Но сейчас-то ты здесь.

Она шевельнулась, чуть-чуть приподнялась, и он ощутил, как шевелятся ее губы у самого его уха.

– Поклянись… что не оставишь меня… умирать в одиночестве.

Произнесла это совсем шепотом и очень медленно.

Кой на мгновение замер с закрытыми глазами.

Он слушал дождь. Потом кивнул.

– Я не оставлю тебя умирать в одиночестве.

– Поклянись.

– Клянусь.

Обнаженное женское тело оказалось на нем, раздвинутые бедра охватили его ноги, он почувствовал ее груди, ее ищущие губы. И вдруг большая горячая слеза упала ему на лицо. Ошеломленный, он открыл глаза и увидел лицо, погруженное в мир призраков. Сбитый с толку, он целовал приоткрытые влажные губы и опять понял, что в рот ему изливается легкая, как вздох, долгая, мучительная жалоба раненой самки.

XIII

Маэстро картографии

«Деи Глории» там не было. Кой все больше и больше убеждался в этом, глядя на пройденные квадраты расчерченной ими карты, где так ничего и не обнаружилось. «Патфайндер» почти уже обследовал намеченные две квадратные мили дна на глубинах от шестидесяти до двадцати метров, где, по их расчетам, должен был находиться затонувший корабль. Шли дни, все более жаркие и безветренные, «Карпанта» под урчание мотора на скорости в два узла двигалась по гладкой и блестящей, как зеркало, воде, то на норд, то на зюйд, с геометрической точностью, постоянно сверяясь по спутнику, локатор сканировал поверхность дна, а Танжер, Кой и Пилото, взмокшие от пота, по очереди сидели перед жидкокристаллическим экраном локатора. На этом экране с удручающей монотонностью сменяли друг друга бледно-оранжевый, темно-оранжевый, светло-красный и темно-красный цвета – ил, песок, водоросли, камни. Они прошли шестьдесят семь из намеченных семидесяти четырех полос, четырнадцать раз спускались на дно, чтобы проверить не совсем обычные сигналы локатора, но ни малейшего следа затонувшего судна обнаружить не удалось. Чем ближе к концу, тем слабее становилась надежда. Вслух окончательного приговора никто еще не произнес, но Кой и Пилото обменивались долгими взглядами, а Танжер, застыв у экрана локатора, становилась все более резкой и молчаливой. В воздухе висело слово «провал».

Накануне последнего дня поисков, неподалеку от острова Куэва-де-лос-Лобос, они бросили якорь на семиметровой глубине, вытравив тридцать метров цепи. Когда Пилото выключил мотор и «Карпанта», сделав полуоборот на якорной цепи, уставилась носом на вест, хотя и не совсем точно, солнце уже скрывалось за вершинами бурой сьерры, освещая красно-золотыми лучами заросли тимьяна, пальмы и кактусы. Море было спокойно, только лениво плескалось у самых скал, как бы нехотя облизывая суровые камни и набегая на белый песок, почти полностью закрытый выброшенными на берег кучами водорослей.

– Ее здесь нет, – произнес он тихо.

Он ни к кому не обращался. Пилото крепил грот, а Танжер сидела на ступеньках лесенки, спускавшейся с кормы, опустив ноги в воду и глядя на море.

– Должна быть, – ответила она.

Она смотрела в ту же сторону, не отводила глаз от того воображаемого прямоугольника, который они беспрерывно прочесывали в течение двух недель. На ней была великоватая для нее рубашка Коя, она доходила ей до бедер. Танжер медленно шлепала по воде ногами, как дети, играющие на мелководье.

– Все это – сплошная нелепость, – добавил Кой.

Пилото спустился вниз, и из открытого иллюминатора доносились звуки, говорящие о том, что он занялся приготовлением ужина. Когда он снова вышел на палубу, чтобы открыть вентиль в металлическом ящике с газовыми баллонами, он долгим серьезным взглядом посмотрел на Коя. Гляди, моряк, это твое дело.

– Она должна быть здесь, – повторила Танжер, продолжая шлепать ногами по воде.

Опершись о нактоуз, Кой старался понять, что надо ответить или сделать. В голову ничего не приходило, и он взял маску для подводного плавания и прыгнул в море с носа – он хотел проверить, как встал якорь. Вода была чистая, теплая, приятная; в вечернем свете еще отлично была видна якорная цепь, тянувшаяся над песчаным дном с редкими камнями.

Двадцатипятикилограммовый якорь-плуг хорошо зацепил грунт, водоросли не намотались – иначе, если ночью погода изменится, они могли бы стащить якорь с места. Он еще немного опустился, чтобы полностью в этом удостовериться, потом медленно поднялся на поверхность и поплыл на спине, работая одними ногами, не торопясь и наслаждаясь теплой водой. Ему очень хотелось как можно дольше оттянуть момент, когда он снова окажется с Танжер лицом к лицу.

Поднявшись на палубу, он вытирался полотенцем, глядя на уже совсем красную в закатных лучах линию берега, дугой изогнувшуюся к востоку – здесь проходил «мраморный» путь, путь римских легионов и богов. Но на сей раз этот пейзаж не доставил ему никакого удовольствия. Он перебросил полотенце через планшир – сушиться, спустившись по трапу, присел на нижней ступеньке. Пилото возился с кастрюлями, готовил макароны, а Танжер сидела в каюте, разложив на большом столе морские карты.

Кой не успел еще ничего сказать, когда она уверенно заявила:

– Ошибки быть не могло.

Она держала в руке карандаш и в прямоугольнике зоны поисков отмечала координаты, которые с помощью циркуля и масштабной линейки брала на разных картах, как он и учил ее.

– Ты же сам проверял расчеты, – продолжала она, – привязки к Масаррону, вершине Виборас, Пунта-Перчелес и мысу Тиньосо. – Она, совершенно серьезно, как студентка, которая хочет убедить преподавателя, показывала ему результаты своих вычислений. – 37°32' к северу от экватора и 4°51' к востоку от Кадиса на картах Уррутии соответствуют 37°32' северной широты и 1°21' западной долготы по Гринвичу… Посмотри сам.